Йод - Страница 101

К оглавлению

101

– Как твои соседи? Все сверлят?

– Пусть сверлят. Я не в убытке. Когда они сверлят, я представляю себе, что нахожусь не в Москве, а в Грозном. Воображаю, как люди построили новые дома, на месте развалин. Просторные и светлые дома. И теперь для них каждый вбитый гвоздь – праздник. Когда я так думаю, то перестаю раздражаться.

Друг кивнул, посмотрел в небо.

– Скоро зима.

– Еще не скоро, – сказал я.

Плотнее запахнув свою безбожно заношенную замшу, пошел. Миронов рядом, шагает широко, покашливает. Его некрасивый пиджачок топорщится.

Вращаемся в людской гуще. Кого-то обгоняем, кто-то обгоняет нас. Кто-то красив, кто-то уродлив. Мы часть толпы, идеально замаскированы, сливаемся с фоном. Мы молчим, нам все ясно.

Во многой мудрости много печали? Да ладно вам. Во многой мудрости много всего разного. Если долго и пристально смотреть на прекрасное, оно покажется отвратительным. Если годами изучать безобразное, можно возлюбить его и слиться. Бога никто не видел, не касался, не беседовал, но в него верят, его любят и поклоняются, он – олицетворение гармонии. Человек изучен, изнутри и снаружи, дотошно и детально, и в него не верит никто.

Поверить в бога нетрудно. А вы в человека поверьте.

В бога верят миллиарды. Скажи, что веришь в бога, – тут же благодарно примут, объяснят, что и как делать. 13 Вот так входи, вот так кланяйся. Снабдят понятными


книжечками. Но, заикнись только о вере в человека, – засмеют, а впоследствии закидают камнями. В честь бога возводят храмы, снаружи белые, внутри и сверху золотые. А человеку достаются норы, ямы и берлоги. Еще бы, ведь он – животное.

Иду. Смотрю. Поверишь ли в человека? – спрашиваю себя. Вот в этого поверишь ли? Кривоногого, грязного, влачащего сальный мешок, все его сторонятся, а он ковыляет. Бездомные бродяги любят вести себя вызывающе, такова их защита. Веришь ли в такого?

Верю.

А в эту поверишь ли, в молодую, некрасивую, коротконогую, отвратительно модную, фиолетовые волосы, темные очки (в ненастный день), зеленые кеды с розовыми шнурками, сзади из штанов модно выглядывает бледная задница, хоть клей туда ярлык «дура набитая», именно набитая, потому что внутри пустая и заполнена содержанием, за нее другими людьми придуманным, – поверишь ли в такую, жвачкой чавкающую?

И в нее поверю.

А вот в этих двоих, что столкнулись на перекрестке – у одного красивая машина, у другого еще красивее, обе куплены явно по программе льготного антикризисного кредитования, у первого прекрасная одежда, у второго великолепная, и лица, в общем, симпатичные у обоих, но гримасы настолько отвратительны, и настолько гадки выкрикиваемые слова (смешны перебранки меж чистой публики), что вся красота лиц, одежд, изощренно изогнутого металла исчезает, словно чернилами плеснули на шедевр, – уверуешь ли в них, жалких и разъяренных?

Уверую.

А уверуешь ли в Димочку Сидорова, своего сокамерника, замечательного интеллигентного парня, с высшим образованием, с неплохим английским, – когда заезжали иностранцы, в основном темнокожие, за кокаин взятые, Димочку звали переводить; уверуешь ли в Димочку, который сразу тебе понравился, с первой минуты, поскольку был очень похож на твоего брата, такой же круглоголовый добродушный блондин; поверишь ли в Димочку, однажды не стерпевшего голода и вытащившего из чужой сумки пачку масла сливочного, и тихо, отвернувшись к стенке, сосавшего это масло неделю, как младенец мамкину грудь? Поверишь ли в него?

Поверю.

И в себя поверю, тогдашнего, стиснувшего обеими руками его запястье, плотно прижимающего его ладонь к столу, чтобы владелец пачки масла сумел ударить литровой эмалированной кружкой, популярной арестантской посудиной, с полного замаха, по Димочкиным пальцам; именно так, по старинному обычаю, поступают на тюрьме с теми, кто чужое берет; громко закричал Димочка, лопнули два его ногтя, на среднем и безымянном пальце, и прыгнула быстрая кровь, ее потом долго пытались оттереть с деревянной столешницы.

Поверю.

Бог всесилен. Захочет – и мы, сколько нас есть, распадемся на атомы, вместе с нашей уютной планетою. Не захочет – еще побарахтаемся. Но недолго: каждому отмерено, никто не уцелеет, все закончат одинаково, в толпе ли, поодиночке ли. Нам ли – рожденным, чтобы сгинуть, – не верить в себя?

Хочу верить в человека. Хочу верить – значит, уже верю. В себя, в семью, в друзей, в язык свой, в землю, в пространства пустые и гулкие, в пьяных и трезвых, в проклятых и прославленных.

Эта книга взорвет ваш мозг. Эта книга рассказывает о том, как Москва заросла травой высотой с телебашню. Эта книга рассказывает о том, как русские сдали Сибирь в аренду китайцам. Эта книга рассказывает о том, как люди превращаются в растения. Эта книга рассказывает о временах, которые наступят, если каждый будет думать о своих аппетитах. Добро пожаловать в Москву! Добро пожаловать в Хлорофилию!

«Живая земля» – новое событие Андрея Рубанова и продолжение взрывающей мозг «Хлорофилии».

Это история о твоем будущем.

Это история о том, как столицу России перенесли в Сибирь.

Это история о том, как можно изменить мир при помощи стакана воды.

Это история о том, как любовь бережет тех, кто умеет любить.

Это твоя история.

Это твоя жизнь.

Это твоя живая земля.

Это твоя книга.

101