– А ты? – быстро спросил я жену. – Ты живешь в свое время?
– Мне все равно, – небрежно ответила Ирма.
– Да, – согласился я. – Твой тип – вечный. Роковая женщина. Такие выживают при любой системе.
– А мы нет, – сказал Миронов. – Мы вымрем, как динозавры.
– Учитесь жить, – снисходительно посоветовала жена. – Или никому не будете нужны.
Миронов покачал головой.
– Лично я не собираюсь учиться. Да и поздно уже. Сейчас хорошо живется тем, кто умеет сидеть на чужом... э-э...
Он щелкнул пальцами.
– Я поняла, – сказала жена.
– Нет, не поняла. На чужом ресурсе! На заемном. Заемные деньги. Заемные мозги. Заемные эмоции. – Миронов решительно отодвинул блюдце, как будто это была заемная эмоция. – Я не умею безопасно созерцать чужие страсти под пиво и попкорн. Мне предлагают взять чужие деньги, заплатить и смотреть на чужие приключения. Меня уверяют, что можно жить полноценной жизнью, не имея ничего своего. А так не бывает. Я не пожиратель попкорна, я привык быть не снаружи жизни, а внутри. Желательно в центре.
– Слушайте, – воскликнула жена, – я так не играю! Мы говорили о любви, а не о попкорне.
– Да, – сразу ответил Миронов. – Извини, Ирма. Я люблю брюзжать.
– Вот и не брюзжи, – приказала жена. – Мне и без тебя хватает брюзжания. Рубанов каждый день брюзжит. Ноет. Жалуется, что ему надоела работа. Грозит уйти из бизнеса.
– Да? – удивился Миронов, очень натурально. – И что ты ему отвечаешь?
– Я отвечаю: либо уходи, либо продолжай – только молча. Без нытья. Вон Саша, сидит сейчас и молчит. Не жалуется, что родился в плохие времена.
– Могу пожаловаться, – ответил Моряк. – Если надо.
– Не надо, – попросила жена. – Вы, наверное, с утра соберетесь в офисе – и давай друг другу жаловаться.
– Зря ты так о нас, – серьезно ответил Миронов. – Я, бывает, жалуюсь. Саша иногда жалуется. Но Андрей ни разу не жаловался. И ни разу не сказал, что собирается уходить из бизнеса. Так что для нас это сюрприз. Скажи, Саша?
– Еще какой, – подтвердил Моряк, глядя в чашку с кофе. – Я реально изумлен.
– Правда, – продолжил Миронов, – недавно был разговор насчет конюшни в Ивановской области. Андрей решил делать поместье. Коневодческую ферму.
– Конюшню? – воскликнула изумленная супруга. – Пусть сначала лампочку в коридоре вкрутит!
– Вкручу, – пробормотал я. – Не волнуйся.
– Но уйти он не уйдет, – продолжал Миронов. – От нас так просто не уйдешь. Кстати, куда он собирается 5 уйти?
Жена усмехнулась.
– Он не знает. Он говорит, что ему скучно. Он говорит, что видел все на свете и бизнес ему надоел...
– А что, не так? – спросил я. – Да, мне скучно. Да, я видел все на свете. После тюрьмы и войны мне грустно нажимать кнопки калькулятора.
Ирма презрительно вздохнула.
– «Тюрьма», «война», «все на свете». Объясните хоть вы ему, что он ничего не видел.
– Ну, кое-что видел, – примирительно заметил Миронов. – Но не все, конечно.
Жена повертела в пальцах очередную конфету, но фантика не развернула.
– А я видела, как мой папа бил мою маму. Почти каждый день. Два года подряд. Потом мама развелась с папой. Лучше пять раз посидеть в тюрьме и побывать на пяти войнах, чем видеть, как родной отец бьет родную мать. Так что не надо мне этого... «тюрьма», «война»...
И она оттопырила мизинцы и указательные.
– Понял, – тихо произнес я. – Пойдемте в коридор, покурим.
– Конечно, – кивнул Миронов. – Но вообще, Андрей, мы с Сашей расстроены. Мы, можно сказать, в шоке. Оказывается, ты решил уйти, а мы, твои партнеры, узнаем об этом случайно, последними. Это некрасиво. Скажи, Саша?
– Это очень некрасиво, – сказал Саша. – За такое бьют. Ногами.
– А я не люблю красивое.
– Нельзя не любить красивое, – заметила жена.
– Можно, – сказал я и повторил: – Пошли, покурим. Заодно побьете меня ногами.
– Курите здесь, – величественно разрешила Ирма, вставая. – И еще одно. Последнее. Не надо ломать передо мной комедию. Я живу с ним, – супруга небрежно указала на меня, – восемнадцать лет. И давно привыкла, что новости доходят до меня в последнюю очередь. Он уже год говорит мне, что хочет уйти, и я не поверю, что вы об этом не знаете. Если ты, Миронов, будешь держать меня за дуру, я обижусь. Но конфеты ты принес замечательные.
– Целый час выбирал, – скромно ответил Миронов.
– Полтора часа, – добавил Моряк.
После ухода Ирмы мы некоторое время слушали уличный шум – регулярно повторяющиеся автомобильные сигналы и визг резины. Возле моего дома сложный и глупый перекресток, здесь бывает минимум две одинаковые аварии в день. Наконец я сказал:
– Ладно. Говорите, зачем пришли.
– Так, – ответил Миронов.
– Проведать, – добавил Моряк.
– Проведали?
Миронов кивнул.
– Да. Почему бы не проведать друга и его семью?
– Вы ничего не добьетесь. Я устал, я хочу все поменять.
Моряк иронически покачал головой.
– Построить конюшню?
– Хотя бы.
– Ты уже строил гараж. Твоя жена знает, сколько ты на этом потерял?
– Нет. Я сам точно не знаю. Но продавать автоэмали больше не хочу...
– Это мы поняли, – спокойно сказал Миронов. – Зря ты думаешь, что мы будем тебя уговаривать. Мы просто зашли в гости.
Докурить мы не успели. Вбежала жена, протянула мне 5 телефон.
– Плохие новости, – тихо сказала она. – У тебя дядя умер.
– Слава богу, – ответил я.
Дверной звонок сделали еще в шестидесятые. Возможно, раньше. С тех пор он ни разу не ломался. Черная, на мощном грибовидном основании, круглая клавиша толстой пластмассы, некогда именуемой неприличным термином «эбонит». Радикальная трель зуммера подняла бы и мертвого.