Йод - Страница 26

– Он нормальный, – сурово сказал он. – С ним проблем не будет.

– Мне все равно, – беззаботно ответил я. – Если он создаст проблемы – это будут не мои проблемы. Я закончил с торговлей товарами народного потребления. Наша встреча, брат, – моя последняя деловая встреча в этой конторе. Исторический момент, короче. Сейчас я пойду отсюда и ни разу не обернусь.

Слава иронически усмехнулся и спросил:

– Когда у тебя самолет?

– Какой самолет?

– На Кубу.

Я засмеялся.

– Не скоро, Слава. Кстати, а что у твоего парнишки с рукой?

– Ты про шрамы? Он вскрывался.

– А говорил, нормальный.

– Кто хоть раз резал вены, – сказал Слава, – тот и есть нормальный.

– Кстати, а как он насчет того, чтобы... – Изогнув кисть, я проделал жест карманника. – У своих воровать не будет?

– Нет, – подумав, серьезно ответил бывший узник Владимирского централа. – Он не такой. Но ес7 ли поймаете – не жалейте. Помнишь Димочку Сидорова?

– Помню. Он тоже говорил, что не такой.

– Ладно. Пришли мне с Кубы открытку.

– Знаешь, Слава, – сказал я, – когда фугас взрывается под колесом, человека разрывает не на куски, а на ленты.

– Думаешь, – спросил Слава, – это важно?

– Для него – нет.

Глава 8. 2000 г. Привет, оружие!

Когда под днищем гражданского легкового автомобиля взрывается фугас, человека подбрасывает высоко вверх и он распадается на длинные ленты.

До столицы Ингушетии я добрался самолетом. В аэропорту меня встретил веселый, увешанный оружием мальчишка. Представился как Иса, сунул каменную ладонь, затянутую в кожаную перчатку с обрезанными пальцами. В помятом автомобиле отправились в Грозный. Ехали около полутора часов, очень быстро. Мой сопровождающий охотно объяснил, что снайперу трудно работать, если цель движется со скоростью большей, чем восемьдесят километров в час.

Проскочили пригороды. Добротные дома, иные в два этажа, кирпичные заборы, безлюдные улицы, много жирной листвы – вдруг пустырь, мальчишки гоняют мяч, или старик управляет телегой на резиновом ходу, или женщина в платье до пят идет с бидоном. Миновали блокпост, без остановки – только притормозили, Иса махнул рукой; хозяева поста – загорелая славянская братва в тельниках – сдержанно кивнули, смотрели с подозрением, внимательно. Прищуривались из-под выгоревших бровей, сплевывали в дорожную пыль.

Пыль везде; я смотрю в зеркало заднего вида и ничего не вижу за кормой машины. Только сплошная серая стена пыли.

Дальше пошел центр. Руины. Одна из девятиэтажек вся целиком кренилась набок, другая имела сквозную дыру, куда мог бы пролететь небольшой вертолет. Свисающие куски бетонных перекрытий походили на надломанные плитки шоколада.

Груды камней, пепелища. Изуродованный асфальт. Иса то разгонялся, насилуя мотор, то закладывал виражи, объезжая воронки. Ему семнадцать-восемнадцать, подумал я, упираясь ногами и руками; конечно, ему это нравится.

У крыльца мэрии прохаживались камуфлированные брюнеты. Я вошел в сплошь посеченное осколками двухэтажное здание, отыскал приемную. Здесь меня остановил русский полковник, невысокий, с холодными глазами. Потребовал паспорт. Взглянул – не как мент, не перелистал от первой страницы до последней, только сличил фотографию. Объяснил, что мэр уехал. Я не удивился (Бислан был не кабинетный человек) и ответил, что намерен ждать.

Пахло сырой штукатуркой, простой едой вроде гречневой каши. Чесноком. Весь город был пропитан запахом чеснока. Пахло еще краской. Обои в комнате явно поклеили только вчера, их легкомысленный узор подходил скорее для мансарды одинокой молодой женщины. Ну и что, подумал я. Город разрушен, сожжен и разграб8 лен – какие обои нашлись, такие и пригодились.

Вошла секретарша, чеченка, редкой красоты, совсем юная, с невероятными волосами – словно черная вода переливалась с плеч на спину. Когда в окно, снаружи закрытое плитой желтоватого бронестекла, с застрявшими в нем многочисленными кусками металла, проникали прямые солнечные лучи, волосы отливали оранжевым, голубым и зеленым.

– Седа, – сухо позвал ее полковник. – Предложи гостю чаю.

Я вежливо отказался. Я приехал не чай пить. Боевики ушли в марте, сейчас был июнь, столица Чечни лежала в руинах. По-хорошему, мне следовало привезти с собой и чай, и многое другое.

Бислана я не дождался. В шесть часов полковник вместе с девушкой погрузились в машину и уехали.

Еще через тридцать минут вбежал тот, кто меня привез.

– Их взорвали, – сказал он. – Обоих. Насмерть.

Когда мы приехали, на месте нападения уже ходили спецы из ФСБ – кто в штатском, кто в камуфляже. Я сказал, что представляю пресс-службу администрации города, показал паспорт с русской фамилией и подмосковной пропиской, но снимать мне не разрешили.

Перекрученный, разорванный автомобиль лежал в кювете. Дорога была обсажена деревьями – с их веток, на высоте пятнадцати метров, свисали узкие фрагменты человеческой плоти.

Мне потом сказали, что Седа – значит »звезда».

Эту землю я примерно разгадал уже через три часа после приезда. Чечня, включая столицу – некогда цветущую, в четыреста с лишним тысяч жителей, – представляла собой одну богатую деревню. Ощущение деревни было очень точным. Возле мэрии, по периметру окруженной трехметровой стеной из бетонных блоков (бойницы, мешки с песком), я увидел чисто деревенское приспособление, о котором почти тридцать лет как забыл: длинное и узкое прямоугольное корыто, с подвешенными сверху несколькими грубыми деревянными щетками. Так называемая ногомойка. Опускаешь ногу – в корыте вода – и щеткой снимаешь с сапога, левого, потом правого, пласты налипшей коричневой глины.